Машина на автостоянке близ горнолыжного курорта Туроа на горе Руапеху. Надпись гласит: «Я люблю большие кучи».
Здесь в Окленде я дочитываю найденную через книгу «Русские проблемы в английской речи». Написана она была в 1999 году русско-американским автором Линн Виссон, которая выросла, насколько я понял, в русской семье иммигрантов. Линн не просто перечислила расхождения в переводах известных фраз, как это делают в разговорниках, но дала довольно подробное объяснение разности культурных, политических и поведенческих систем русских и американцев. Основной «месседж» книги — можно выучить грамматику и слова, и даже научиться составлять предложения в связный текст, но чтобы по-настоящему говорить на языке нужно обязательно изучать культуру и историю страны-носителя. Увлекательнейшая, я вам скажу, штука.
Сперва был немного удивлён тем, что многое совпало с новозеландской действительностью. Американцев здесь, в Окленде, немного недолюбливают. Новая Зеландия не пускает их ядерные авианосцы в свои территориальные воды — потому что здесь безъядерная зона. Они заставляют нас участвовать в Афганском конфликте и осложняют торговые отношения. Получаются международные недопонимания. На бытовом уровне люди, поддерживают они власть или нет, но так или иначе чувствуют какое-то напряжение. «Тут» вроде не «там», то есть не Америка.
Тем не менее, само собой получается, что книга и про местные реалии тоже. Посудите сами, Новая Зеландия тоже страна иммигрантов; здесь тоже стараются делать правильно и строить самое эффективное демократическое общество для людей; тоже устраивают возню с политкорректностью; придерживаются линии «позитивного мышления» и индивидуалистичного взгляда на жизнь; здесь тоже английская система нарочитой и бессмысленной вежливости, которая скорее всего сильно отличается от американской, но на моём грубом уровне приезжего — очень похожа.
В английском языке нет эквивалента для излюбленного русского выражения «у нас». В зависимости от контекста «у нас» значит in our country, in our city, in our house. Как нация индивидуалистическая, американцы предпочтут сказать in mу country, а не in our country. В русском зарубежье нередко говорят о «наших», из-за чего в США иногда происходит путаница, над которой посмеялся писатель Василий Аксенов, подчеркивая неясность в словах «наши», «ваши» «новые» и «старые» русские: «Ты говоришь «наши» про «наших»? Про наших советских или про наших американских? Давай договоримся: их наши — это уже не наши, а наши наши — это наши, о’кей?»
Жутко интересно, на самом деле, каждый день из простых фраз, окружающих тебя в быту, узнаёшь что-то новое. Очень приятно, когда мозаика собирается воедино и непонятные доселе слова и устойчивые выражения обретают смысл. Как только становится понятнее, что сказал человек, становится понятнее, что он за человек. Вероятно, схожие чувства испытывают дети в детском саду, когда всех дома учили немного своей, очень локальной версии русского, и теперь нужно на этой основе взаимодействовать с окружающим миром. Там узнаёшь, что «попа», «жопа» и «срака» вроде про одно, да не совсем.
В продолжении поста я приведу несколько отрывков из книги, каждый из них мог бы послужить темой для отдельной заметки. На 100% согласен с идеей Линн о необходимости изучать английскую культуру.
В отличие от английского языка, на который неизгладимую печать в США наложило «позитивное мышление», пронизанное жизнерадостно-оптимистическим настроением, русский язык столетиями пропитывался духом социальной системы, где огромная масса закрепощенных крестьян испытывала чувство обреченности и неуверенности в будущем, что создавало преимущественно пессимистическую атмосферу в обществе. За много веков этот пессимизм стал одной из отличительных черт русского национального характера. «Средний русский, — писал недавно российский журналист, — это меланхолик, который надеется на лучшее, одновременно тщательно готовясь к худшему. Часто для такой стратегии есть достаточно оснований. «Вот так со мной всегда!» — печально восклицает русский, когда его постигает очередная неудача… Такой здоровый пессимизм нередко помогает русским избежать катастрофы».
Как полагают многие лингвисты, американское отношение к судьбе — антипод духу фатализма в России. Наряду с другими факторами, понятие о «судьбе» сыграло стержневую роль в создании русского семантического пространства. Вместе с такими концепциями, как «душа» и «тоска», это слово отражает исконную веру народа в иррациональность и непредсказуемость людского бытия, неотвратимость того, что написано на роду. Поскольку противиться судьбе бессмысленно, жизненная позиция личности и ее реакция на многообразие событий становятся достаточно пассивными, что вполне объяснимо.
Отношение ко времени людей в России и в Штатах отличается друг от друга примерно так же, как резина от металла. В Америке существует fixed concept of time, так называемая концепция точного времени, у русских время — fluid, понятие растяжимое. В странах с фиксированным временем оно выражается в точных часах. Для американца минута — это в прямом смысле именно 60 секунд. Если он говорит I’ll be with you in a minute, то имеет в виду, что может опоздать всего на две-три минуты, не больше. Для такого человека удивительно, что русское «буду сию минуту» может растянуться на десять-пятнадцать минут, а то и больше.
Русские и американцы, как правило, по-разному обращаются к поскользнувшемуся прохожему. Русский спросит: «Вам помочь?». Американец же, сообразуясь с «позитивным мышлением», скажет: Are you OK?, Are you all right? Te же вопросы задаются человеку, который схватился за сердце, хотя очевидно, что он не ОК и не all right. Русский же в этом случае спросит: «Вам плохо?» что звучит вполне логично, но более мрачно.
Американцы не большие мастера лжи. Они не любят восхвалять мнимые профессиональные заслуги друзей, писать им рекомендательные письма с ложной информацией для устройства на работу или заполнять официальные бланки и поручительства для получения кредита в банке. У глагола «списать» (в смысле «шпаргалить») — to copy from / off someone else’s exam paper, нет идиоматического эквивалента в английском языке, так как для американцев обман на экзамене является вопиющим безобразием. Эта точка зрения не случайна в общей нравственной атмосфере Америки: в ее индивидуалистическом обществе от человека с самого детства требуют: Do your own work — «делай свою работу сам», think for yourself — «думай самостоятельно» и т.п. В таком обществе нет понятия о коллективизме и взаимопомощи, поэтому никто не хочет помогать шпаргальщикам. Во многих школах и колледжах и тем, кто дает списывать, и тому, кто списывает, грозит — ни много, ни мало, — исключение из учебного заведения.
Каких людей можно считать positive — положительными? В России и США критерии и слова для ответа на этот вопрос разительно отличаются. Американцев всегда поражала и поражает русская лексика оценки людей, в которой польская лингвистка А. Вержбицка видит «одержимость моральной оценкой»