Здесь в Кракове зима, сижу дома, ёлку ещё не убирал. Углубляюсь в смыслы текстов.
Чтобы осталась запись, сохраню в блоге историю своего общения с искусственным интеллектом января 2025 года: поделюсь системными инструкциями, которыми я пользуюсь в o1 и o1 pro. Прогресс стремительный, есть ощущение, что промптинг, который вот только появился, совсем скоро помрёт: компьютеры станут умнее нас и поймут все наши бе-ме в любом формате. Уже сегодня существует DSPy (программирование через промпты); буквально на днях видел штуку, которая конвертирует существующий код в промпт. В последней ссылке мусорная поделка, конечно, но сие всего лишь означает, что будут коммерческие штуки скоро. Из Ping-Pong на Атари мы получили Cyberpunk 2077. Технологии улетают в космос.
Если вы пользуетесь ChatGPT, то может знаете: там есть встроенная персонализация. Индивидуальный подход, так его. Как ни крути, любая большая языковая модель — это довольно примитивная система: текст на вход, текст на выход. Поэтому кучу всего разработчики закладывают в невидимое сообщение, с которого на самом деле начинается разговор, когда вы спрашиваете сколько нужно варить яйца до состояния всмятку. Это называется «системный промпт». На примере модели Claude можно заглянуть в системное «предисловие».
В системном промпте ChatGPT раньше была огромная куча проблем, и отчасти по этой причине год-полтора назад казалось, что ИИ тупой, что запутывается, противоречит себе. Скрытые инструкции порой противоречили себе или запросам пользователей. После бесконечно долго тестирования на людях — скрытый промпт устаканился и сбалансировался. Зато добавилась возможность добавить к нему довесок, который пришивается после строки
… The user provided the additional info about how they would like you to respond: Далее идёт текст из поля Settings → Personalization → Customize ChatGPT.
Я давно придумал свою версию и постепенно подкручивал её под нужды. Цель была — получать краткие ответы по делу и выжать максимум из возможностей ИИ подумать глубже, дольше… Что бы это ни значило. Расскажу сегодня.
Здесь в Кракове несколько знакомых менторов (Великобритания, Япония, Аргентина, Германия) пожаловались на то, что их русскоязычные mentee не разделяют профессиональное с личным, и менторские сессии скатываются в обсуждение личных проблем, службу психологической помощи: много о личном, и мало о рабочем. Пропорции разные, доходит до 90% личного, 10% рабочего. У всех профессиональные обсуждения довольно быстро скатываются в обсуждение мотивации, что ведёт к беседам «за жизнь», а там и до проблем со здоровьем и бывших добираются.
Прожив за границей 20 лет, вижу это, как культурное восточно-европейское явление.
Культуры, как известно, делятся на кокосы 🥥 и персики 🍑. Русские — это кокосы. Сперва недоверие, твердая корка, зато потом друзья навек, кухонные разговоры по душам. Границы держать и уважать? Не, не слыхали. Заныриваем в личное по уши!
Западные люди (сужу по своим годам жизни в Новой Зеландии, Австралии, Шотландии) — это : мякотка и твердая косточка. Часы разговоров как бы ни о чем, это ничего особенного не означающие улыбки или легкие, не очень смешные шутки. Личное не для вас, а для психолога и супруга(и). Может быть, если повезло, у вас есть близкие друзья из школы или университета. Если нет, то сам себе ходи, варись в собственном соку.
Наставничество в разных ипостасях существовало в России всегда. Но «менторство» — появилось относительно недавно. Это чуждая, новая, модная западная тема: успешные люди помогают другим людям вырасти в профессиональном плане. Явление это было заимствовано, как всегда — лишь номинально.
«Никто, конечно, только о работе говорить не собирался». С восточно-европейской точки зрения раз два человека ввязались в доверительные отношения, где нужно честно обсуждать реальные проблемы, а не ходить с натянутыми улыбками вокруг да около, выходит, что твердая кокосовая скорлупа в схеме с менторством пробита. По-умолчанию так: настроен устойчивый больше, чем рабочий — мы ж о лично моей ситуации будем говорим! — процесс. С легчайшей легкостью смешиваются люди и котлеты.
В западной культуре считается плохим тоном грузить людей личными проблемами. Проявление дурного тона — вываливать на других людей свои душевные болячки. Все люди взрослые, всем своих душевных дыр хватает. Невежливо делиться личным, когда не просили. А не просят в общем-то никогда. Потому что, чем старше вы становитесь, тем меньше вы хоть кому-то на этом свете нужны, на самом-то деле. Вы платите грузчикам за вынос рояля из дома, вы платите специалисту за то, что можно выгрузить своё г на него. Так принято на Западе.
На восточно-европейской, и уж тем более на русской кухне — мы все свои, полная, тотальная искренность требуется и ожидается со всех сторон — нужно резать правду-матку. Иначе не то, не по-людски. Притворство, ложь и пустая трата времени. Даже оскорбительно как-то, мол, что ты нормально сказать не можешь, что ты на самом деле думаешь?!
Так и выходит, что в менторинге, когда профессиональные ребята хотят поделиться профессиональными секретами, советами и опытом, а оказываются в роли психотерапевта… Это ошеломляет. Профессиональных психотерапевтов учат не вписываться ментально в жестяку, они приходят на сессии по разгрузке г в спецзащите.
Пример из жизни. Мой американский психотерапевт заранее, в начале первого сеанса определил границы и сказал, что мы тут не дружить собрались, здороваться со мной при случайной встрече в трамвае он не будет, и ожидает от меня симметричной реакции. Работа есть работа, личное — это личное. «Ну, да, логично», — подумал я.
В ещё сыром, новомодном заимствованном западном «менторстве» сложно бедным кокосикам. Сами не понимают, во что ввязались. Хочется по-нормальному, знаниями поделиться, рассказать о секретах ремесла, а получается обсуждение бывших и мотивационные сессии. Но, блин, всех можно понять! Менторство в чистом виде, в исконном смысле этого термина — контр-культурное явление, это не по-нашему, это однобоко, поверхностно; а как же поговорить? Сессии профессионального роста естественным образом превращаются в психологические сеансы. Так выгорают менторы. Всем тяжело.
Вы со своим психотерапевтом поздоровались бы на улице?
P.S.: В Польше, кстати, обсудил сегодня это со своим учителем, кокосы — люди советские, пожилые: сперва грубые и недоверчивые, потом душевные, границ личного не знающие; а персики — люди молодые, более европейские: они и small talk могут, и в душу не лезут, в целом больше индивидуалисты. Это совпадает с моими наблюдениями. На то Польша и центральная Европа: на востоке, условно, коллективизм; слева, на западе — индивидуализм.
Здесь в Кракове добрался случайно до книги «Бегущая с волками», и эта книга… ну, скажем так, очень тяжело идет. Решил разобраться почему — не часто такое сопротивление материала ощущаю — и в блог заметку закинуть, чтобы не забыть, насколько поразила меня эта книга. Очень для многих книга эта была и есть настоящим открытием, поддержкой в жизни, люди пишут, что сквозь слёзы читали.
Я обеими руками за проженскую литературу, «The Beauty Myth», например, хороший пример полезной и понятной книги про женщин для всех: женщин и мужчин, и всех остальных.
С первого абзаца пришлось переключиться с русского перевода на английский. Английский язык на треть компактнее. Как ни крутил, никак не удавалось впитать болезненно накатывающие волны бреда сумасшедшей авторки: в книге постоянно вводятся новые термины, перепутываются языки, вместо сужения понятий, те постоянно расширяются, размазываются, замыливаются и размываются. Как только читатель нащупывает нить повествования, тотчас приводится контр-пример, который перечёркивает это суждение и подменяет нить канатом из тысячи спутанных волокон.
Псевдонаучная литература для псевдоинтеллектуалов.
Буду сейчас будто бы оправдываться. Всему свое время, в юности я читал много Кастанеды, читал всерьёз и набрался мистических вопросов на грядущую декаду; читал метафилософичную религиозно-мистическую «Розу мира» доведённого до ручки в советских застенках Даниила Андреева и труды Блаватской про хуету и ноосферу. Был период восторженно-идиотского Ричарда Баха с бесконечными повторениями и пресным «можно в космос полететь, если сильно захотеть». Годам к двадцати отпустило.
Бесспорно, на любую популярную книгу найдётся аудитория. У огромной части населения, выращенного в современном научном мире состояние духовного конфуза, запутанность какая-то, знаете? Оттого усиливаются, как желание по винчику в пятницу, мистические нужды. Хочется верить во что-то высокое, хуй пойми что лишь бы верить. В школе говорили, что из А следует Б, а в жизни из А следует Ахуй, всё не так, всё сложнее, фрактально запутаннее, серо.
«Не все однозначно» — оттенки этого мироощущения можно положить на спектральную шкалу: с одной стороны окажутся радикальные нигилисты, отрицающие сложность сложность, а с другой конформисты, для которых сложность ну вообще непостижима и уходит в дебри юнгианских архетипов, вековые основы основ и эзотерические завихрения мысли. Где-то там можно найти книгу Эстес.
Я был знаком с бывшим активистом-коммунистом, а после ельцинского периода бандитом из небольшого сибирского городка, который бухал, блевал на себя, приходя «с собрания». К жизни мирской его вернули — книги Кастанеды. Он верил в энергетические линии, исходящие из пупка, в брух-ведьм, перемещения во времени и пространстве, в небывалые способности натренированного по учению мастера человека видеть и чувствовать расслоение миров и пространств с подпространствами. Бегущий с кактусáми, можете себе представить?
Шутки ради, разговорились мы с ChatGPT на эту тему: разобрали, что там в томике про женщин, волков и Синюю бороду есть, а чего в книге нет, вкратце детали затронули, язык, формат и стиль; и аудиторию целевую как-то попытались разобрать и обозначить. Подобно этому посту, я попытался донести до ИИ череду своих вроде бы связных рассуждений. Убедившись, что цифровой собеседник осознал контекст, я попросил его привести примеры книг, которые буквально с другой стороны спектра, натурально противоположное тому, о чём пишет Эстес.
В этом списке оказались все мои любимые книги. Дома на полке стоит «God Delusion» с подписью автора.
«Thinking, Fast and Slow», Daniel Kahneman
«The Selfish Gene», Richard Dawkins
«Sapiens: A Brief History of Humankind», Yuval Noah Harari
«The Structure of Scientific Revolutions», Thomas S. Kuhn
«The Blank Slate: The Modern Denial of Human Nature», Steven Pinker
«Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies», Jared Diamond
«The God Delusion», Richard Dawkins
«Influence: The Psychology of Persuasion», Robert B. Cialdini
«The Emperor of All Maladies: A Biography of Cancer», Siddhartha Mukherjee
Вот и вскрылся ларчик! Сложность восприятия объяснилась тем, что «Бегущая с волками» — это противоположность, моя анти-любимая книга, мой анти-вкус.
Стало, наконец, понятно, почему так подгорело. Банально, женско-вольчье произведение Клариссы Эстес (внезапно) оказалось — полной противоположностьб того, что я в литературе люблю и уважаю. Люди, вроде Ричарда Докинза, Джареда Даймонда, Джорджа Оруэлла (он подробно пишет об этом в эссе «Почему я пишу».), Эрнеста Хэмингуэя, да даже того же самого Довлатова — жизни положили, чтобы лучше выразить мысль: без воды, без графоманства, только чтоб по делу. Это труд, это мастерство.
Далеко ходить не надо, основная функция искусственного интеллекта — качественная саммаризация всего, что кожаные мешки понапридумали за относительное непродолжительный период осознанной письменности. Прямо сейчас биллионная индустрия рождается на наших глазах, и всё, что она делает — это работает над тем, чтобы расплывчатая, жидкая информация стала более твёрдой. На сублимацию контента уходит невероятное количество усилий прогрессивного человечества. Не устану упрекать старушку Эстес (ничего личного) — человек с трудом умещает 2500 страниц (таков был объём первого манускрипта «Бегущей с волками») в 500, и в выжимке всё равно повтор за повтором, подмена понятий, манипуляции — всё в угоду одной идее. Сырой, как промокший в грозу ковёр, идее.
Основная мысль книги при этом вполне обычная и нормальная: архетип «возвращаемся к корням, цивилизация испортила человека» — такой же старый, как ведьмины сказки из мексиканских пустынь или венгерских болот.
От книги осталось впечатление, будто пришёл на вечеринку, а там один человек затеял рассказать свою жизнь в расплывающихся, расползающихся во все стороны подробностях, отвлекаясь на детали, анекдотические ситуации, дискурсы в другие языки, места, науки и культуры… Написать книгу на 2500 страниц — это прям на грани сумасшествия, графомания, интеллектуальное преступление. Нет мастерства в том, чтобы открыть рот и вещать — чтобы вываливались слова и истории бесконтрольно. Нет глубины, мало содержания.
Не просто было бежать с волками, короче. Почти всю профессиональную жизнь, занимаясь UI/UX, интерфейсами, дизайнами, продуктами, я стараюсь делать из сложного простое без потери смысла. Очень против шерсти пошло.
Мой арт-эксперимент с генерацией изображений силами искусственного интеллекта.
Здесь в Окленде уж позабыли и о ковиде, и о войне, уж слишком на отшибе страна. В целом, очень сложно, находясь здесь, передать ощущения от всего, связанного с русско-украинской войной. Моя семья — эмигранты в первом поколении, уж скоро двадцать лет будет, как мы живём за границей. Наш ребёнок говорит по-русски процентов на 80%, пишет по-русски лишь на открытках «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, МАМА!», а читает лишь, когда игра-квест с кириллическими записками обещает в конце пути киндер-сюрприз. У нас есть украинские друзья и родственники, есть русские родители и братья с сёстрами.
Война, безусловно, чувствуется намного слабее, чем в Евразийской части мира. Для других новозеландцев, многие из них эмигранты из других стран со сложной историей, все наши славянские страдания чрезвычайно далеки и непонятны. Сирия 2.0: где-то там опять какие-то там конфликты, злой Путин тужится в бункере, дети гибнут, это очень печально. Печально, но не более. У них не застрял кирпич в груди, не наворачиваются слёзы, когда речь заходит о войне и разрушенных судьбах миллионов людей.
Есть два уровня несоответствия, как минимум две пропасти. Когда русский жалуется на свой быт украинцу — это человек, порезавшийся при утренне бритье объясняет свой дискомфорт человеку, которому оторвало взрывом ноги. Папа, который остался в российской глубинке, спрашивает: «Что говорят твои украинские друзья, когда война закончится?» Мои даже самые близкие украинские друзья не говорят со мной о таком. Война закончится, когда русские уйдут, это очевидно для всех. Мне, который расстраивается от новостей с Медузы и постов в канале Nexta, не понять украинских друзей, которые смотрят совсем другие картинки: они пытаются найти родственников по фотографиям человеческих останков; они пытаются вывезти родителей, которых русские бомбят во время зум-звонков.
И вторая пропасть поменьше: когда новозеландец, всю жизнь проживший в мире, где ценят человеческую жизнь, пытается понять, что чувствуют сейчас завязшие в войне стороны. Новости о войне сползли в нижнюю часть новостных страниц. Их заменили мелкие местечковые политические дрязги и статьи на тему «кот уснул в стиральной машине, а хозяйка не заметила и включила». Сейчас в Новой Зеландии зима, и погодные катаклизмы интересуют читателей горазд больше, чем геополитические игры погрязшего в проблемах внешнего мира.
Конечно, и украинцев, и сопереживающих русских, которые здесь, поддерживают все, кто может. И нет никакой русофобии, о которых говорит пропаганда. Я не встречал. Однако, делается это — и их можно понять, это не упрёк, а констатация — в основном без погружения и эмоциональной вовлечённости. В британско-новозеландско-канадско-австралийской культуре в целом не принято лезть в душу к другому человеку, и нет ожидания, что он начнёт её выворачивать. «Грузить» своими проблемами неуважительно даже как-то. Мы и не грузим.
А мы, рождённые в СССР, похоже, так погружены и отягощены наследием прошлого, что очень хотели бы вынырнуть, но, как в кошмарном сне — не можем.
Заметил недавно, что, как война началась, так, не сговариваясь, мой интеллигентный друг и я взялись вгрызаться в советсвую диссидентскую литературу середины двадцатого века: «Колымские рассказы», «Один день Ивана Денисовича», «Котлован», «Архипелаг ГУЛАГ», «Мы». Эти наипечальнейшие документальные и иносказательные литературные произведения, где описаны одни из самых ужасных человеческие деяний, стали для нас поддержкой и опорой в это трудное время. Произошло это естественным путём. Про «поддержку и опору» — это мы потом додумали, рационализовали после, сперва читали (и читаем) взахлёб: от новостей про зверства русских оккупантов в Буче к холодным колымским забоям Шаламова с гниющими дёснами и отмороженными пальцами. И то, и другое — деяния русского режима, прежнего и нынешнего, непрерывно занятого истязанием своего и других народов. Режима протяжённого во времени и пространстве, как зловонные Мёртвые Болота в книгах Толкиена, где духи смотрят на живых из мутных трясин и утягивают за собой в смерть и погибель.
Так вышло, что учился я в школе советской, был гордым октябрёнком, носил вот такой значок: со звездой и няшным портретиком юного Ленина в приятно прозрачном пластиковом обрамлении. Я читал рассказы о том, как молодой Ленин, идя по тропе, ветки придерживал, чтобы те людей позади не хлестали. Всякий раз придерживаю, всякий раз вспоминаю идеализированный и «идолизованный» образ вождя, вбитый в голову в школе. Ленина в свои младшие школьные годы боялся и уважал, как загадочный образ чего-то великого, непостижимого. Бабушка рассказывала, как он много учился, много трудился, много писал, говорил на нескольких языках и очень много хорошего добился для простого народа.
Потом Советский Союз кончился. А Ленин остался.
Нам не рассказывали в школе, как позорно Россия проигрывала в Первой Мировой Войне: миллионами люди гибли, ибо никто не ценил их жизни и тогда — знали ли вы, что Россия потеряла жизней больше прочих на той войне? И я не знал лет до двадцати пяти.
В школе не рассказывали, как зверствовали большевики до и после революции. Как максимально обесцененна была человеческая жизнь за декады кровавых репрессий, и как их трусливо скрывали и скрывают по сей день. Одной лишь строчкой, для формальности, упомянут был акт Молотова-Риббентропа и совместное советско-немецкое нападение на Польшу. Полстрочки может уделил учебник ужасной финско-русской войне, в которой СССР пришёл и забрал себе Карелию, положив — их так и не нашли и не похоронили по-человечески — 150 тысяч своих Иванов.
Политикой я никогда особо не интересовался, да и история захватывала гораздо меньше, чем, скажем, компьютерные игры и интернет. Мне лишь хотелось иметь какую-то связную и относительно правдивую канву повествования, чтоб знать и, чтобы пересказать её, например, своему сыну. Около тридцати лет мне было, когда факт за фактом, шаг за шагом жестокая советская история стала разматываться — и я почувствовал себя обманутым.
Меня обманывали этим розовощёким Лениным, который на деле кровавый диктатор. Мне недоговаривали о роли России в обеих мировых войнах. От меня систематически скрывали масштабы преступлений против собственного народа. В свободной России девяностых, да и после, не было никакой государственной программы, которая мне русскому достоверно и настойчиво рассказала о моей русской истории и культуре. Без вранья и жеманного приукрашивания. Миллионы — убиты. Десятки миллионов — изувечены морально и физически. Виновные — не наказаны. Здесь, в России — всегда так.
Сперва Россия отменила русскую историю, потом русскую культуру, а теперь — отменила саму себя.
Здесь, в Окленде, мы с другом, огорошенные, читаем Солженицына и Арендт в попытках разобраться — откуда берётся весь этот ужас, и куда, а главное, когда он уходит? Как получается, что прежние одноклассники, одногруппники, коллеги, друзья и соседи, близкие и не очень родственники, которые сегодня поддерживают войну в Украине — фашисты? Как выходит, что мы их знали годами и не чувствовали подвоха. А фашист сидел где-то внутри, ждал своего часа, чтобы, ба! Выскочить наружу, как чёрт из табакерки, и начать плеваться кислотой во все стороны. Как так обернулось, что мы всю жизнь учились разбираться в людях: с этим дружить, с этим торговать, с этим любить, этого игнорировать — а радикальных фашистов, которым наплевать на страдания других людей и которые готовы убивать лично или опосредованно, в людях тех не видели? Неужели все русские такие? Неужели вообще все человеки такие?
Основа экзистенциального кризиса — не война, как таковая, не пандемия, не падение акций на рынке и не вчерашний крипто-обвал — а покосившаяся и ускользающая из-под ног реальность в целом. В зловещих и беспросветных рассказах Шаламова мы ищем крохотный, хоть на полпальца уступ, за который можно ухватиться, падая в бездну. Нам очень-очень хочется верить, что не все фашисты в душе, что не все потеряли способность к искреннему состраданию. Хочется верить, что, встретив нового человека, можно чувствовать себя в безопасности и не ждать предательства. Страшно, что построенная за года понятийная система свой-чужой, знакомая с пещерных племенных времён — сбоит, пыхтит и кашляет.
Давным-давно мы с женой решили не делать своему ребёнку российский паспорт. Ни на секунду не пожалели об этом решении. Официальная принадлежность к фашистскому государству не нужна ни ему, ни его семье, ни его друзьям, ни его работодателям. Новозеландский мальчик будет жить спокойно.
Здесь в Окленде я забиваю голову, чем могу. Полгода с после нашего кругосветно-ковидного путешествия пролетели незаметно. Стремительно быстро всё вернулось на круги своя: школа, работа, дом, газон, музон, авто. Удалось слетать без семьи, в одиночку и исподтишка, в Голд Кост — и это был глоток свежего воздуха. Справились с простенькой поездкой в Данидин (клон Эдинбурга на Южном Острове), втроём посетили их как бы замок, увидели приблизительно три сотни пингвинов, альбатросов, немного стимпанка, несколько студенческих кафе и посетили, как говорят, лучший ресторан морской кухни (seafood) в Новой Зеландии. Я съел там чайку да выпил чайку. Городок маленький, университетский, ностальгически-шотландский. Жить там нельзя: холодно и изолированно. Учиться, наверное, можно. Даже так, два с половиной лёта от Окленда путешествовать — это прекрасно.
В Новой Зеландии тихо и спокойно. В газетах блажат из-за единичных случаев ковида и описывают ситуацию в мире не иначе, как «гробы по обочинам лежат» — вы же не хотите, как там!! Мы не хотим. Но мы хотим вакцин, а их до сих пор смогли получить лишь 20% населения. Раньше 2022 года, как описано в опубликованном на прошлой неделе плане по открытию страны, Новая Зеландия собирается начать думать о том, как возрождать туризм. Придумают три группы стран с низким, средним и высоким рисками коронавируса. Высокий, я так понял, вообще пускать не будут; средний сидеть будет в карантинных отелях (до Рождества уже нет мест, там печаль и разбазаривание денег налогоплательщиков); низкий смогут у себя дома перетерпеть. Когда моя семья была насильно изолирована в новозеландском отеле, то в группе с низким риском была лишь Антарктида. Все остальные страны оказались в категории опасных. Не шучу.
К ноябрю обещали всем поставить два укола вакцины типа Пфайзер. С первого сентября вроде всякий сможет записаться на приём в любой поликлинике и получить уколы. Посмотрим, как пойдёт.
Думаю, до середины 2022 границы с Новой Зеландией останутся на 🔒.
«Нация-отшельник» — так называют Австралию и Новую Зеландию мои заграничные друзья и газеты. Возродились и мелкопакостный национализм, и его подруга ксенофобия. Свои хорошие — дома сидят. Свои плохие — хотят в дом проникнуть и всех заразить; свои плохие по Европам шастают; свои плохие — это чужие, не свои, на самом деле. «Команда пяти миллионов» — так газеты называют нацию, которая героически окуклилась — не очень заботится судьбой приблизительно миллиона своих сограждан, у которых родственники за границей, дела за границей, которые сами может за границей Новой Зеландии оказались по самым разным причинам. Я в этом вижу определённый элемент лицемерия и двумыслия.
Оказалось, что без притока относительно дешёвой рабочей силы из большого мира, не хватает рабочих рук и мозгов; ожидания по зарплатам растут; цены на сервисы растут; левые настроения — свалить всё на бизнесы — окутывают страну, как жёлтый туман Волкова. То доски строительные негде взять, то теннисные мячи по талонам. Изоляция в глобальном мире есть путь назад, в пещеры.
Впрочем, в нашей конкретной пещере, в нашем личном уютном доме с кроликами, кусочно-гладким ремонтом, океаном и школой в пешей доступности — жить комфортно. Нет ни локдаунов, ни масок: работу работай, в школу ходи, налоги плати, не жужжи. В 2021 приключений у нас не будет.
Я изо всех сил пытаюсь как-то скрасить будни, перетекающие как капли в гелевом светильнике (lava lamp). Хожу с ребёнком на скалолазание, вожу его на теннис, фортепиано и на встречи с друзьями. Посещаю все немногочисленные арт-экспозиции и театрально-музыкальные постановки в Окленде. В своё личное время продолжаю каждый вторник собираться с ребятами и придумывать музыку. Говорят, стало сложнее и интереснее, если сравнивать с тем, что было несколько лет назад. По сути недели летят от вторника до вторника: в точности, как было незадолго до отъезда, хаха.
Кроме этого прикупил с пяток сексуально-музыкальных устройств Pocket Operators (сделано Teenage Engineering) и пробую крутилки крутить, кнопки жать и стримить в Twitch.
Раз уж взялся писать отчёт о быте и арте, упомяну и бизнес-компоненту: стартапить в Карма мы с партнёром не перестали, и она за полтора года усердных трудов отблагодарила троекратным ростом. Карма — крутая, а наши клиенты ещё вообще самые классные.
Моя давнишняя студия дизайна и разработки Sliday тоже растёт и развивается, у нас в команде снова стало трудоустроено больше 20 человек, и я днями напролёт ищу новых людей — болезненно переживается рост: нужно учиться отпускать, делегировать, компенсировать потери в качестве работы («лучше, чем сам никто не сделает!») и эффект сломанного телефона (клиент сказал, я интерпретировал передал менеджеру, менеджер дизайнеру, дизайнер так понял, но это не то, что хотел клиент). Уверен, мы справимся, просто иногда выходит так, что работа 24/7: с европейскими клиентами из Новой Зеландии сотрудничать не очень удобно. Зато стали больше приходить местные.
Я верю в то, что удалённой работы станет намного больше, и никогда не поздно войти в айти. Вангую, что рынок цифровых технологий вырастет больше, чем в десять раз за декаду. Постараюсь этом движе участвовать по мере сил.
Постараюсь писать в блог чаще — исключительно в эгоистических, психотерапевтических целях, конечно же. Cześć!
