О русскоговорящих иммигрантах, серьёзно

Здесь в Окленде мне скинули в фейсбучный чатик ссылку на доклад с сайта новозеландского Министерства социального развития под названием «Социокультурные и психологические проблемы адаптации русскоязычных иммигрантов в Новую Зеландию», написанный учёными из Университета Виктори в Веллингтоне (Victoria University of Wellington).

Согласно переписи населения 2001 года больше 5600 русскоговорящих (русских, украинцев, белорусов, казахов и пр. выходцев из стран бывшего СССР). Пару лет назад я интереса ради прикинул, что таковых в Новой Зеландии больше 10 000. В 2013 прошла всеобщая перепись населения, и там следующие цифры: 9426. Тадам, сходится!

Если это важно, русских среди них всего лишь 5979, что составляет сильно меньше одного процента от общего населения страны.

Много ли это? Смотря для чего. Для создания руссконовозеландского телеканала, наверное, маловато. Для создания возможности замкнуться на своих: русский врач, русский механик, русская школа — возможно, достаточно. Для поддержку движухи на говнофорумах, бложеках и в фб-группках всяких — может даже многовато. Как бы там ни было, надеюсь, отчёт веллингтонских специалистов поможет разобраться.

Несколько коротких фактов о русских (для других русскоговорящих, пропорции скорее всего те же):

• $21200 — медианный доход для новозеландских русских старше 15 лет.
• 95,2% русских людей старше 15 лет имеют среднее образование.
• 12,2% родились в Новой Зеландии, остальные родились где-то ещё (подавляющее большинство в России или СССР).
• Бóльшая часть русских живет в Окленде — 61,5%
• Средний (медианный) возраст русских, что значит половина старше, а другая половина младше — 32,5 года.

Дополню пост фактов о русских иммигрантах цифрами из министерского доклада (имейте в виду, там данные не самые свежие, и выборка не самая большая):

• 9% русскоязычных не могут говорить по-английски совсем или испытывают серьёзные трудности. Я бы предположил, что этот процент с 2002 года уменьшился, ибо стало проще путешествовать, общаться, приехали молодые.
• Исследования 2002 года показали, что среди русскоязычных высок уровень депрессии
• Русские «любят» болеть и лечиться, отчего нагружают систему здравоохранения чаще прочих («utilise health and social services more often»).
• Плохо приживаются. Этот факт мне было сложно точно перевести: «[…] and fail to adopt the resilience patterns typical of other migrants». Занятно, что к подобным выводам в 1998 году пришли исследователи, сравнившие русских евреев с эфиопскими после их переезда в Израиль. Судя по всему, культурная особенность такая «негибкость».

По поводу последнего пункта напомню, что как-то делился ссылкой на исследования Дэвида Бартрэма (David Bartram) об иммигрантском счастье восточноевропейских народностей в Великобритании. Выводы следующие:

Мигранты из Восточной Европы в основном не говорили о том, что стали более счастливыми, переехав в Западную Европу. При этом мигранты оказались счастливее тех, кто остался (stayers). Однако, данные показывают, что уехавшие и до переезда были счастливее не собиравшихся уехать. Таким образом, мы сделали вывод, что повышенный уровень «счастья» не является одним из эффектов эмиграции; разница в восприятии существовала и ранее.

Кроме этого исследование показало, что люди не чувствуют себя счастливее от увеличения доходов вследствие иммиграции.

Мигранты, как бы там ни было, чаще всего имеют возможность неплохо заработать, переехав в более богатую страну. Проблема в том, что даже получив больше в абсолютном значении, они чаще всего страдают от того, что потеряли в относительной позиции, занимаемой в обществе. Относительная позиция в социальной иерархии для ощущения счастья означает больше, чем «покупательная способность» или «абсолютный доход». – Источник

Такие пироги. Возвращаясь к веллинтонскому исследованию, расскажу вкратце о его устройстве.

Группа русскоязычных новозеландцев в возрасте от 33 до 69 лет была проинтервьюирована. Субъекты ответили на вопросы о причинах иммиграции, что улучшилось, что ухудшилось, о проблемах адаптации, о том, как с этим бороться, об уровне адаптации о том, как жизнь вообще, и о планах на будущее.

Причины иммиграции

Причин две: целенаправленный переезд или вынужденныый переезд. Первое связано с совокупностью факторов, приведших к личному решению сменить место жизни: лучшее образование, хорошая экология, красивая природа, хорошо для детей, финансовая стабильность. Напомню, что речь о 1998-2002 годах. Финансовая стабильность — весьма неплохая штука в этом контексте.

Самопожертвование, необходимость сделать серьёзный шаг «ради детей/родителей», стало третьей причной. Многим для этого пришлось пожертвовать социальным статусом, работой и карьерой. Речь в этом случае идёт о детях уехавших ранее родителей.

Польза о переезда

В целом опрашиваемые рассказали, что пользы больше, чем вреда. Они стали чувствовать себя лучше, прошли приступы беспокойства (anxiety), их семьи воссоединились. Основные приобретения следующие:

• Воссоединение семьи
• Безопасность (ещё раз напомню, речь о периоде конца 90-ых) и защищённость
• Свобода и соблюдение прав человека

“Here, for the first time in my life, I felt like a human being, a valuable person … In Russia I felt like a nobody … Not a single law was working … I was not protected by the law … [Here] all laws work, and everybody is equal.”

Немало, я б сказал. Однако, обратите внимание, здесь нет материальной составляющей.

Потери

Потери поделились на две подкатегории: меньше возможностей для самореализации (self-fulfillment), утерянное чувство причастности, принадлежности культуре (belonging).

Первое относится к смене социального статуса, сложностям в смене/продолжении карьеры.

“I was a specialist there, a boss on quite a serious level; I knew that I was needed, that I was useful. I was always busy, I looked after myself; I had to wear certain clothes, because I had a certain social status. Who am I now? Nobody.”

Финансовая нестабильность, вызванная затратами на переезд, поиск работы, подтверждения квалификации — всё это негативно сказалось на мироощущении.

Многие отметили, что им было сложно понять местный жизненный уклад, традиции, ценности — для всего этого потребовалось время. Неспособность к коммуникациям вкупе с глубинными различиями в менталитете привели некоторых к глубокому разочарованию и ощущению изолированности от мира вообще и, условно говоря, своих. Сравнения с животными весьма грустные, конечно.

“When I came here I felt like a fish taken out of water: I didn’t understand anything, no language, no understanding or knowledge of the local culture or social norms.”

“Take an animal, for example. It sees everything, it walks around, nobody bothers it, nobody does anything bad to it, but still, it doesn’t understand anything … the same with you.”

Все участники отметили потерю или расстройство дружесвенных связей с прежним кругом общения. Особенно те, кто уезжал навсегда, «отрезал».

Отсюда произросло сильнейшее чувство ностальгии и неспособность почувствовать себя на новом месте, как дома.

Разумеется, в баланс потерь и приобретений в каждом ответе зависел от того, насколько человек смог самореализоваться в Новой Зеландии. Двое вообще не назвали никаких плюсов от переезда и выразили желание уехать обратно (не знаю, уехали или нет). Не обошлось без внимания негативное восприятие эмиграции на Родине.

Проблемы с адаптацией

В этой категории было обнаружено три варианта:

• Практические проблемы
• Социокультурные проблемы
• Психологические проблмы

С первым понятно — нужно обустраиваться на новом месте, снимать жильё, покупать машину и так далее: проблемы первого уровня, обеспечение самого необходимого. Это рутинная, весьма скучная часть. К сожалению, отчасти поэтому мне стало не очень интересно встречаться со свежеприехавшими.

После этого начинаются вопросы из социальнопсихологической сферы жизни. Люди не всегда могут подтвердить прежнюю квалификацию, как следствие, либо сидят дома без работы, либо работают меньше. Отчего депрессии, расстройства и прочие грустяшки.

“I could not find a job for quite a while. I was depressed. It was very hard for me … I stayed at home … I could not speak English, I had nobody to talk to, no work. It was very important for me to find a job, without that I felt inadequate … when I got a job my self-worth, my self-esteem went up.”

Негативный взгляд на вещи ведёт к тому, что иммигранты начинают винить окружающих в своих проблемах, мол, нет работы, мол, только на самые плохие, грязные вакансии нанимают иммигрантов, пользуются, мол, уязвимым положением и незнанием языка.

“Immigrants are paid worse but they accept that because in their homeland they earn even less.”

Может и так, но скорее всего за последние десять лет ситуация улучшилась. Во-первых, скорее всего больше приезжих говорят по-английски, во-вторых, оголтелая бедность 90-х в России приняла иную форму. Это моё личное мнение.

Как боролись с трудностями?

Разумеется, с проблемами можно бороться, пытаясь конструктивно к ним подойти, а можно сидеть на жопе и грустить. Что, конечно, проще и разрушительнее для нервной и прочих систем организма.

Безусловно в попытках справиться с навалившимися трудностями самую большую роль играет семья. Именно в семье иммигранты находят поддержку, опору, именно к членам семьи обращаются за советами и помощью. Последнее включает в себя как психологическую помощь, так и материальную.

Традиционное устройство трёхступенчатой семьи (три поколения под одной крышей) является неплохим симбиотическим решением: родители работают, за внуками смотрят бабушка с дедушкой.

“I told myself that I am doing the necessary thing. I gave myself a directive: here there are people for whose sake I live, my family. They are here”.

Новые и в меньшей степени старые друзья были упомянуты, как следующий источник поддержки.

Конечно, иммигранты были в курсе того, что будет тяжело. Большинство воспринимали трудности, как временные. И именно у них получилось прижиться с меньшими материально-психологическими потерями.

Некоторые, однако, добровольно оказались в режиме отчуждения (denial): «Да нет каких-то особенных проблем, просто здесь всё не то!» При этом чуть позже в интервью эти люди долго и в подробностях описывали кучу трудностей, с которыми приходилось сталкиваться. Ностальгия проявлялась у них сильнее всего. Таким людям, пожалуй, тяжелее всего психологически — к такому выводу пришли исследователи.

Наконец, многие говорили о том, что нет времени думать о проблемах, ибо приходится много работать/учиться/заниматься семьёй/общаться в русскоязычном комьюнити. Что, возможно, достаточно хорошо соответствует реальности.

Cтепень адаптации

Исследователи с удивлением обнаружили, что два вопроса «Где вы видите себя в новозеландском обществе?» и «Насколько вы подстроились под новозеландский быт?» слились в восприятии опрашиваемых в один: насколько вы адаптировались?

Ответы были поделены на четыре категории:

• Изначальное состояние шока
• Частичная самоидентификация
• Положительный исход, успешная адаптация
• Неспособность приспосабливаться

“During the first year I felt fear … I could not speak, nobody could understand me … and what was I going to do? I could not say a single word! It was an awful stress for me.”

Я уже достаточно подробно рассказывал о «Правиле шести Ф»: подготовка, эйфория, страх, бегство, борьба, баланс. Последняя фаза называется «fit», значит человек «встроился». Это приходит. Или не приходит, и человек уезжает, или не уезжает и страдает, что порой весьма не весело и депрессивно.

Исследование лишь подтвердило подобную схему.

Второй пункт о частичной самоидентификации достаточно интересный. Оказалось, что многие не ощущают себя новозеландцами. А если ощущают, то лишь частично, в разных пропорциях от 100%. Кто-то ответил, что меньше 50%, кто-то и того меньше.

“At present moment, I got [New Zealand] citizenship, I am a citizen, but I cannot say that I am a 100% [New Zealand] citizen, because I do not understand this culture fully, or agree, or have blended in with this culture, and I don’t know whether I ever will … At present moment, there is, maybe, 30 or 40% of New Zealand culture in me.”

Однако, половина субъектов выразила уверенность, что самое сложное позади и окончательная адаптация — лишь вопрос времени и накопления знаний о стране, языке и культуре. Как можно догадаться, я, пожалуй, отношусь именно к этому подмножеству.

Как жизнь вообще?

Были обсуждены два направления: контекстуальные различия бытовых ситуаций и свобода выбора.

Пример бытовых разногласий:

«Мы, русские, привыкли говорить начистоту. Здесь так не принято. Для русских здесь это большая проблема».

Кто-то высказался в пользу того, что местные порядки сложнее, чем в России, и правила этикета, подобные вышеупомянутому, всё запутывают и не приносят практической пользы.

Половина хвалили новозеландские образование, социальные блага, свободу и прочее. Другая половина утверждала, что отсутствие правил или необязательность им следовать (как в России) — это бóльшая свобода в их понимании. Это тема для отдельного поста, конечно, не буду здесь расписывать.

Планы на будущее

Чего бы хотелось в будущем? Вещей достаточно обычных: буквально, стабильности и процветания. Иммигранты заявили, что хотят выучить язык, найти хорошую работу, учиться или переквалифицироваться, достичь финансовой независимости в том или ином виде.

Даже те, кто признал, что никогда не осилит язык, выразили желание рано или поздно встроиться в новозеландское общество, как-то помогать окружающим и в целом быть полезным. Например, помогать своей семье, своим детям и внукам сохранить язык и культуру. Похвально и неожиданно позитивно.

Вот такой разбор русскоязычных иммигрантских полётов, судите сами.

Источник информации