Гонконгский аэропорт
Знакомые Новосибирска и утро в деревне
Здесь, в Зее, три часа дня, и я проснулся от восклицаний родителя, мол, я, конечно, академиев филологических не кончал, но на мой взгляд неправильно говорить по-русски что-нибудь в духе «в руках с фотоаппаратом», правильно — «с фотоаппаратом в руках». Поругали под шумок корректоров «Зейского вестника». Я немедленно позвонил zepp, и как мы с ним порешили. Ошибка таки стилистическая, перефразируя Илюшины учёные речи, скажем так — «не звучит».
Меж тем мне снилось сало, как его режут, как кладут на хлеб и с удовольствием едят. Ещё снились сотни цветных карандашей и микрофильмы в пакетике, как из-под очков. Мама всё утро сушила сухари. Буквально на днях уходим на неделю в водный поход на спокойную реку Деп. Буду ловить рыбу с русскими названиями, пить густой кисель из котелка, в ручье охлаждённого. Бросать блесну в улове и отмахиваться от комаров прохладными уже вечерами.
На первой фотографии Люба без плюсен, но в окружении аутентичных берёзок. На второй las_ka и её голень.
Столицу повидал, пришельцев не встречал
Здесь, в Москве, я бываю исключительно набегами. Возможно именно по этой причине город не успел меня ни напугать, ни отвратить. Из тех шести дней, что я провёл в столице нашей Родины, все они были насыщены встречами, прогулками по Воробьёвым горам и покатушками на теплоходике.
Я люблю мостовые. И оттого, наверное, прикипел к Старому Арбату. А может это всего лишь оттого, что там в Starbucks делают кофе «как в старбакс». Цены, конечно, московско-идиотские, отдав 650 рублей за два кофе с тортиками я получил около 40 новозеландских долларов, что почти означает поесть вдвоём не в китайской забегаловке, но в ресторане. Прекрасно понимаю, что зарплаты выше, но Starbucks он и в Африке Starbucks.
Иногда шучу промеж московских товарищей, мол, у вас уже догадались по тоннелям пускать поезда или до сих пор пешком ходите? После шанхайской и пекинской подземок наполнененностью и духотой в вагонах меня довольно сложно удивить. Метро в Москве — система кровообращения. Там и академики, и бандиты, и эмо — город, как человеческий организм: ест гадость, заражается вирусами, активизируется для приёма пищи и отдыхает по ночам. Если бы я был доктором, смог бы поставить диагноз. А так всё равно, что лягушку на уроке биологии расковырял: интересно, немного противно и почти ничего не понятно.
Про ВДНХ, который вкупе со зданиями МИД, гостиницы Украина и МГУ пару лет назад поразили меня силою державного величия, я уже писал. Ныне порадовала монорельсовая дорога, соединяющая разноцветные ветки метро. Медленно, как игрушечный паровоз из парка аттракционов, в запотевших коробочках без вентиляции поезд несёт людей над столицей. Мимо гаражей, промзоны, прямоугольных, основательных домов, парков со стриженной травой и молодыми деревьями. Наконец вдалеке проплывает, не помещаясь в окна, титаническая Останкинская башня. Это стоит девятнадцати рублей.
Домой
Здесь, в Зее, мой детский мир, как в заповеднике. Ростом выше за прошедшие с последнего посещения годы я не стал, однако, дом, двор, улицы, дома и расстояния, будто спроектированы в миниатюре. Если раньше казалось, что на горку, где из колодца зимой вытаскивали огромные глыбы прозрачного льда, идти меньше минуты. Что книжные полки, по которым ребёнком, как скалолаз, взбирался доверху, едва доходят до обычного потолка чуть больше двух метров. Что до сарая, раскрашенного сине-жёлтыми ромашками, буквально два шага, и отнюдь невысоки трёхэтажные малосемейки через дорогу. И не устрашающе велики огромные лужи перед домом.
Маленький Ленин стоит близ когда-то впечатляющего, а ныне спичечной коробки многоэтажного белого здания городской администрации. Городской рынок уже не выглядит оазисом с бесценными богаствами вроде жевательной резинки, пластиковых цветастых трансформеров и аудокассет с записями Deep Purple — десять магазинов ютятся на площади размером меньше половины футбольного поля. Неасфальтированная улица Кошелева, состоящая преимущественно из ям, раньше была раз в десять длиннее.
Необычно нутром чувствовать, как детские воспоминания, дом, скукоженные буквально до размеров куриного яйца разворачиваются, сливаясь со взрослой, так её, реальностью и ближе к утру обретают размеры совсем другого, нынешнего мира.
P.S: Следующий пост будет про Москву. Скорее всего с картинками.
В плацкартном вагоне
Здесь, в Шимановске, маленькие худые мальчики просят мелочь на еду. За ларьками их ждут мальчики побольше и с большой вероятностью эти деньги изымают. Парни из Магдагачей обсуждают, во сколько кто сел. Не на поезд, в тюрьму. Один из них, как положено, в кепке, длинноносых туфлях, с модным сотовым телефоном. С зарплаты купил, говорит. Второй не очень хорошо говорит по-русски и, вероятно, много раз был бит, судя по отсутствующим зубам. Поджимает губы, как бабушка.
В ларьке «Парус» продают пиво, семечки и газированную воду. Гробообразная проводница постарше истово отчитывает молодую за неверно заполненные бумажки. Та невидящим взглядом смотрит вперёд и кивает. Спустя пару часов Александра, которая помоложе, подошла ко мне с просьбой заполнить микроскопическую бумажку — отзыв о качестве обслуживания. «Вы единственный, кто не спит и трезвый», — сказала она. Я написал, мол, претензий нет, вежливый персонал, вкусный чай.
На вагонах скорого поезда Москва — Владивосток написано: «40 лет в пути». Что бы кто ни говорил, но приблизительно такой разрыв между Москвой и тем, что называется регионами.
Осталось пятнадцать минут аккумуляторов ноутбука и два часа до Тыгды, откуда на через ещё два часа я буду Дома. Живу в дежа вю. Эти толстоногие женщины с сумками, храпящие в душных вагонах, ругающиеся проводники, быковатые парни с цепями на шеях, мальчишки, что гоняют за окном на мотоциклах ИЖ Планета-5 и их деревенские алкоголики-родители, прогуливающиеся туда-сюда — всё это из прошлой жизни — навалилось и нет совершенно никакой возможности разобраться, расставить всё по местам. Сижу, смотрю, молчу, слушаю.