Здесь в Кракове я заглянул в тви, и там автоматически-подобранный фид вынес на поверхность десятки однотипных постов за авторством русскоязычых начинающих иммигрантов. Они жалуются на быт, на отсутствие услуг, на закрывающиеся слишком рано магазины, на недобные банковские приложения и прочий бытовой хлам.
В постах вам расскажут, что это не про страну в целом, конечно же, но лишь про банковские аппы и другие назойливые частности. Якобы всюду есть свои плюсы и свои минусы. В России банковские ставки плохие, денег нет, но сами приложения улёт!
Как по мне, это нечто настолько бессмысленное и малозначимое в сравнении со свободой, безопасностью и другими базовыми штуками, что натурально не стоит упоминания.
Все равно, что прийти в гости, куда пустили за красивые глаза, на доверии; где тепло, хорошо, тихо, комфортно, кормят, одевают, защищают, сопереживают — и доебаться до того, какой стороной туалетная бумага повешена: к стене или от стены свободным концом. Выключатели ещё в другую сторону: вверх вкл, вниз выкл — до чего неудобно! На сервизе не те узоры, ручки дверные не той формы… Много мелких доёбок от таких гостей чот.
«Ой нет, мы ни в коем случае не хотим никого обидеть, но правда же рисунок на скатерти какой-то уродский у вас тут, вы что правда не видите?» — это такой 100% совковый хамский вайб, извините меня.
Хз, может и видим, может не видим, может не просто так каёмка именно таких формы и цвета на блюдце. Обсуждения минусов принимающей стороны aka «нытьё» — никому не помогают, как мне кажется.
Варламов, если правильно помню, проводил аналогию, мол, поездка в другую страну — это поход в ресторан. Я не поддерживаю такое мнение.
Российско-иммигрантская песня стара, как мир. Сперва в конце девяностых открылась программа для беженцев, потом для талантливых специалистов. Свежепонаехавшие из России в Новую Зеландию в начале нулевых ругали много чего. Например, картонные стены и холодные дома. Есть сотни причин, по которым в некоторых городах островного государства с относительно мягким климатом строят так, как строят. Есть свой рынок недвижимости со своей историей и неоднозначными правилами.
Со временем понаехавшие разобрались и перестали ныть: поставили обогреватели может или переехали из дешевого съемного жилья в подороже.
Я к чему это? Наверняка, есть причины, по которым курьеры в Германии не доставляют так быстро, как хотелось бы: они не работают за нищенскую зарплату лишь бы зацепиться за шанс вырваться из бедности в мегаполисе типа Москва-Питер.
Никто никому не должен латте и удобные приложения. Клево, когда они есть, но гораздо клевее, когда не садят на бутылку за твит, когда можно говорить то, что думаешь, и не бояться попросить помощи у полицейского.
Список минусов, мелкопакостного и назойливого нытья о неприятных мелочах всегда окажется длиннее списка базовых плюсов жизни вне ебанутой клептократической диктатуры.
Мне так кажется. Переезжал много раз, по-разному пробовал. Рекомендую в гостях вести себя уважительно, стараться замечать и изживать имперские замашки — культуру банковских приложений они несут в необразованные массы, видите ли! «Ну, тупыые» задорновское, ага — и с интересом изучать новую среду. От такого подхода со временем выиграют все.
Здесь на Лефкаде жара чуть спала и уже не ебашит под сорок, как это было неделю назад. Мир в огне, война в разгаре. Новости прилетают всё чудесатее и чудесатее. Российские власти — которых никто не выбирал, хуй пойми кто все эти люди вообще — намереваются лишать российского гражданства тех, кому оно досталось по рождению. Право быть и называться гражданином Российской Федерации записано в конституции, основополагающем документе, от которого, как из зернышка, произрастает весь правовой институт современного гражданского общества огромной, великой страны под названием… Буээ… Извините, нас всех тошнит. *Убегает со сцены*.
Пока семья отдыхает на пляже, пока азиатские шершни методично умерщвляют пчёл у бассейна и уносят их обездвиженные тушки в гнездо на близлежащем оливковом дереве, я опишу своё отношение к российскому гражданству, экстремистским взглядам и прочему отвратительному цирку ёбаных коней, коим славится в последнее время большая часть постсоветского пространства под названием Россия.
Представьте, что вы родились, выросли и основную часть своей сознательной жизнь провели в закрытой секте, в идейном таком культе. Всем членам очевидна необходимость человеческих жертвоприношений, ритуальных убиений младенцев с последующим омыванием в их крови. Так точно правильно, и стопудово нужно делать. Так сказал стабильный и нестареющий лидер, назовём его, для простоты, Непо Дряд. Старейшины утверждают, что ритуалы у нас самые лучшие, самые нормальные; там, за пределами нашей культ-общины вообще жуткая дичь творится, и никакой жизни: ни семейной, ни культурной, ни духовной, ни материальной — попросту нет. От рождения у вас где-то лежит бумажка о натуральной, естественной и очевидной принадлежности к секте. Уж так сложилось, уж так есть. Как есть, так есть.
Пришёл приказ поджечь соседний дом, чтоб забрать их младенцев. Вам в какой-то момент, уж отчего не знаю, может книжку гуманистическую прочли, может мем из интернета прям в сердечко попал, показалось, что пить кровь младенцев и приносить десятки тысяч людей в жертвы — это как-то не очень хорошо, не очень гуманно и очень неправильно. Оказалось, там, за границами секты родимой, что бы ни говорил мудрый и всезнающий, всемощный Непо Дряд, люди живут без всего вот этого дополнительного ритуального. Не идеально живут, но без регулярных детоубийств хотя бы!
Непо Дряд, лидер наш драгоценный, как сердцем чувствовал нужды населения. Одним ясным утром, откушав икры и нацепив короткие штанишки, предложил он тех, кто против поедания детей — исключать из секты! Взгляды, сказал, у отщепенцев этих «экстремистские», экстремальные, крайне неприемлемые то есть. Детей ели, едим и будем есть, а кто не с нами — пусть валят. О, удача! Наконец-то можно навсегда выписаться, исключить себя из рядов жестокого людоедского культа.
Ещё в 2012 году мы с женой, рождённые в СССР, решили не оформлять нашему новозеландскому ребёнку российское гражданство — от греха подальше, чтобы ни одна лапа не дотянулась. Случись с нами что, докопайся какой мент, пограничник, гбшник — никакие русские органы опеки не имели бы на него ни прав, ни полномочий — и отъебались бы все они разом, не имея шанса доебаться.
Мне тёмно-красный русский паспорт, доставшийся по рождению, а не по выбору, не даёт сегодня ровным счётом ничего. С ним почти никуда не поедешь, с ним не откроешь счёт в банке — российский паспорт, пока в Европе идёт бесчеловечная, развязанная Путиным война — это дрянь, говно и обуза.
Российское консульство у нас в Кракове на соседней улице, напротив Сквера Свободной Украины, легко найти. Казалось бы — заскочил, выпилился из порочного культа. Однако, не так то просто отказаться от российского гражданства. Более того, русским властям не выгодно процедуру выхода когда-нибудь упрощать. Чем запутаннее бюрократический лабиринт, тем больше всюду «наших», тем больше поводов для регистрации случаев русофобии, тем больше возможностей прийти на помощь притесняемому русскоговорящему населению, тем больше нужда поддерживать и развивать нашу великую культуру, Пушкина и это всё. Предскажу с лёгкостью:
Тоталитарный людоедский режим никого просто так не выпустит из своих лапищ, когти и дальше будут врастать в жертву, будет больнее и болезненнее из них вырываться.
Я не живу в России с 2004, я не посещал Россию с середины 2008 года. Мой заграничный российский паспорт прокис и сгнил, он бесполезен, как отрывной автобусный билетик с несчастливым номером. Я не ебу, что с моими банковскими счетами в России, не знаю ничего про Госуслуги, они, как и фашизм, стали популярны и удобны после моего отъезда. Не знаю ничего про задолженности, налоги, прописки, трудовые книжки — я ничего никому не могу предоставить, никуда, конечно, не пойду, чтобы сделать «официальный запрос». Много лет я не имел, не имею и не хочу иметь ничего общего с этой страной.
Я, если кто спросит — уже отказался от российского гражданства. Это не моя проблема, что в каком-то там путинском реестре записано иначе. Людоеды в своих базах данных могут отметить меня каким угодно красным флагом: на расстрел, в ссылку, тройке на суд, на бутылку — я не участвую в этой схеме и новому законопроекту лишения гражданства за активную антивоенную позицию рад.
Отказываюсь участвовать в совковоподобной системе, где законы писаны для кого надо, но не для всех, где экстремист тот, кто не желает есть детей.
Я не эксперт в иммиграционных хитросплетениях стран мира и не знаю, каково это — оказаться человеком из ниоткуда. Я нигде не пишу про «просто взял и вышел!». Да, много лет заняло получение паспорта другой страны. Это не было просто, и не было быстро. Да, чем дольше промедление, тем сложнее будет выскользнуть за пределы тоталитарной секты смерти, коей сегодня является Россия.
Не знаю, заметили ли вы, но России больше нет: государство разрушено — его для меня и вас больше нет. Оно не лечит, оно не учит, оно не созидает — оно калечит. Никто не воспринимает всерьёз российских лидеров, современную науку, культуру, технологии. Восстановление доверия, нормальности, того самого красивого, искреннего, душевного, цивилизованного национального духа — это займёт полвека. Создание современного демократического общества и того дольше. У меня и моей семьи нет столько времени.
Подобно совету из книги «Как стать богатым», лучший момент для инвестиций — десять лет назад. Лучший момент для эмиграции, для того, чтобы не включаться, не участвовать, не поддерживать, не быть частью смертоносного культа, «встать и выйти» — лучший момент, к сожалению, уже ушёл. Вчера шансы на успешный самовывоз были выше. И завтра они точно станут ниже. Именно поэтому стоит начать — сейчас.
Не пытайтесь усидеть двух стульях. «Хороший русский» — это сбивающий с толку расплывчатый миф, не цепляйтесь за него. Будьте собой. Самоудалитесь из системы коллективного бреда. Перестаньте быть русским в сегодняшнем понимании этого слова, покиньте гиблую секту. Жрецы используют против вас весь набор методов психологического давления и манипуляций («Отчизна, она одна!», «Отечество моё», «долг перед Родиной», «деды воевали», вот эта вся пустая и дешёвая дрянь) — постарайтесь вырваться из лап культа.
Дайте себе и своей семье шанс на нормальную жизнь. Чем раньше вы начнёте движение в направлении выхода — заберут законописаки, которых вы не выбирали, паспорт или нет — рано или поздно вы выберетесь на сторону света, по эту сторону фронта.
Здесь в Амстердаме лето окутывает нас волнами тепла. Солнце светит настолько ярко, что кажется, оно ведет собственную войну, а лично я — ее главный противник. Но даже в эту палящую жару, не могу удержаться от прогулки по улицам, озарённым светом и пересеченным каналами. Как же передать эту красоту? Слова теряют свою силу, пытаясь описать всю магию, которая окружает меня, когда я погружаюсь в этот волшебный мир, оживленный красками и ароматами летнего дня.
Центральная Европа — это эпитомия гармонии и равновесия, современности и прогресса. Здесь можно найти все, что необходимо для полного и счастливого бытия. Но я не могу не заметить, что в этом идеальном мире Центральной Европы наши души порой оказываются в золотых оковах. Стремление сохранить статус кво и не менять привычного порядка вещей ставит палки в колеса прогрессу и инновациям. Возможно, именно эти устои становятся преградой на пути к развитию? Возможно, новые идеи и свежий взгляд оказываются нежеланными гостями в этом тщательно укрепленном мире?
В Гааге я встретил старых друзей — аргентинскую семью из Новой Зеландии. У нас дети похожего возраста, дружили домами. Они недавно переехали в Европу, оставив позади зелёные холмы и пляжи. Их история, их взгляды на мир совпали с моими: тоже приехали в цивилизацию, тоже разочаровались в океаническом образе жизни, тоже получают «по корням» гражданство Евросоюза — их предки эмигрировали в Аргентину из Италии.
Последние пять лет показали: в суете и хаосе современного мира, в котором с хуя-то случаются пандемии и войны, никто на самом деле не знает, как правильно жить. Власти, взрослые — все делают вид, что знают ответы. Но в глубине души у нас остаются сомнения. Никто не может указать нам однозначный путь, как справиться с вызовами, которые бросает нам жизнь. В любой момент может разразиться пандемия или война, и время истекает. Мы должны действовать сейчас, иначе жизнь пройдет мимо нас.
И здесь вспоминаются слова Ван Гога, которые он написал своему брату Тео:
В этой жизни есть столько вещей, которые мы должны пережить и преодолеть… Но я знаю одно: искусство консолидирует нас, оно дает нам свежий взгляд и помогает нам стать сильнее.
Эти слова, написанные в конце XIX века, актуальны и сегодня. Мы все сталкиваемся с вызовами, вне зависимости от времени и места. И важно помнить, что именно трудности делают нас сильнее, помогают нам расти и развиваться. И искусство, во всех его проявлениях, всегда будет нашим верным спутником и источником вдохновения в этом непростом пути.
Порой чувствую, что земля уходит из-под ног. Нет ничего, к чему можно было бы уцепиться и остановиться. Именно поэтому я продолжаю свои путешествия, ибо только в движении я нахожу истинный смысл жизни. Такие же эмоции переполнили моих друзей из Аргентины, которые отбросили старые устои и обрели новую силу и значимость.
Этот текст был написан GPT4, который прочёл staskulesh.com и попытался воспроизвести мой стиль письма. Мнение искусственного интеллекта не совпадает с мнением автора. Было потрачено приблизительно два часа и пять долларов на оплату OpenAI API, использовался последний GPT 4, платный Plus с плагинами (веб-браузер помогал «читать» исходник).
Здесь в Вене, я вспомнил, мне точно меньше 10 лет было, как поехали из Зеи в Благовещенск, и я там светофоры первый раз в жизни увидел! Так и запомнил: где есть светофоры, там — город. Шёл год 80-какой-то, СССР кругом.
На рейсе в Якутск, нам в Мосхоголлох надо было к тёте, люди курили в салоне Як-40. Мне огоньки на взлетно-посадочной в иллюстраторе понравились: цветные, красивые, шевелятся в ночи загадочно.
Книги иностранных авторов — я в 8-10 лет увлекался тогда фантастикой — в городской Зейской библиотеке достать было сложно. Добрая библиотекарка откладывала для меня «Хроники Нарнии» и рассказы Рэя Брэдбери. Дядя подарил блокнот, и я записывал туда книги, которые хочу прочитать.
Прочитать книги из блокнота удалось лишь когда уехал в город (со светофорами!) учиться. В моём родном город библиотеку городскую — закрыли, как и кинотеатр, где нам, третьеклассникам, однажды по абонементу случайно включили фильм с молодой Вероникой Кастро и её голыми грудями.
За УПК, учебно-производственным комплексом, куда мы ходили изучать информатику на Yamaha MSX (с цветными мониторами, красивыми, как огни аэропорта), стоял объект искусства — грязный бюст Фрунзе. В 9 лет я обнаружил, что бюст пустой, и звучит, как ведро из бабушкиного колодца. Разочаровался в пустых идеалах коммунизма.
Мужики из золотодобывающей артели поймали в тайге и привезли на окраину города медвежонка в клетке. Живого медведя я в лесу видел только пару раз. На великах через весь город мы с мальчишками покатили на «золотобазу», так называлось место — позырить! Зверя было очень жалко.
Бабушкины помидоры были самые ранние, крупные и вкусные. Я ненавидел копать землю, высаживать рассаду, лить воду в лунки с навозом, поливать бесконечно, полоть и подвязывать. Мы жили в городе: без водопровода, с туалетом на улице. Насосом качали воду из колодца, он потом сломался.
После фильма про Электроника («Где же у него кнопка, Ури?») мы с братом жутко захотели собаку — эрдельтерьера. Собаку нашли, она подросла, бегала по двору зимой, лаяла, хвостом виляла, а потом — исчезла. Мама сказала, что украли «на шапку». Я ходил, смотрел на зимние головные уборы прохожих.
Обычных товаров в Зее не хватало. Дед прислал из деревни кусок шкуры телёнка, она помягче. Бабушка заказала для нас с братом у пьющего, но работящего сапожника — тёплые унты. На газету мы, дети, ставили ноги, а пахнущий папиросами и алкоголем мастер обводил. Вышло супер — тепло и красиво! Заплатили ему водкой.
Примечание: Чтобы без иллюзий: здесь пост не ностальгических теплых воспоминаний, тут не таинственной эстетике ебеней песнь. Где родиться — мы не выбираем. То, что казалось нормой в детстве, сейчас выглядит, как дичь и — бедность. Сверстники в других городах и странах начинали жизнь совершенно в других условиях. К сожалению, дети Путинской России буду жить хуже. Его война — это не только смерть, ужас и разорение, но и просранное будущее детей. В этом плане, чтобы понять будущее, нужно взглянуть в прошлое. Что я и делаю.
В первом классе — одноклассника сбил лесовоз, хоронили в закрытом гробу. В четвёртом — у девочки обнаружили рак крови, и скоро её не стало. В шестом — Гоша К. повесился. В десятом — Леша Б. заснул в снегу и замерз. Нас всякий раз таскали на кладбище. Ворон и звук ударов земли о крышку помню.
В краеведческом музее было много про Ленина и чуть про лес, золото и ГЭС («Мы покорим тебя, Зея!»). Ура-коммунизма по городу было порядком: Советская стройка же! Статуя вождю (пустая внутри?), флаги у здания администрации. Музей потом закрылся, и превратился в магазин продуктов питания. Пахло раньше пылью и засаленными углами, а теперь — колбасой.
В конце 80-х «мешочники» («челноки») лишь начинали возить товары из Китая: одежду, сладости. Кроме крошащейся жвачки «Ну, погоди!», из которой шары надувать было нельзя, других брендов не было. Дальний родственник работал на таможне и целый блок китайской жвачки Ta Ta (大 大) подарил.
Во дворе росла ель, каждую зиму мы украшали её самодельными гирляндами. Лампы красили смесью обувного клея с гуашью. В тарелках разводили акварельные краски и морозили с ниточками уличные ёлочные игрушки, как мега-леденцы. Получалось очень красиво! Гирлянды прохожие срывали, игрушки — разбивали. Мама всякий раз сокрушалась, мол, как так можно?
Моя вторая учительница была Ирина Газымовна. Всем классом, помню, ходили к ней в общежитие: длинный одноэтажный барак с крохотными комнатками и запахом сигарет, выпивки, старого дерева и ветхой ткани. Дарили альбом Розенбаума на день рождения. Её муж-музыкант повесился, и Ирина стала очень сильно пить. Я, как постарше стал, делал гитарную рок-музыку с его друзьями, до сих пор помню одну из песен наизусть. Один из друзей уж помер.
Все часы-напролёт играли в «Дэнди», а у нас с братом не было. Мы шли как бы «гулять» и начиналась охота: обходили всех маломальских знакомых, у которых приставки были. Иногда я говорил им, что папа электрик и может улучшить приставку. Так мы получали «Дэнди» взаймы на несколько дней. Папа был не очень доволен.
Комнатную ёлку украшали старинными игрушками из деревянного чемодана, с которым еще покойный дедушка приехал откуда-то издалека. Особенным шиком было обвешать ёлку кусочками батончиков Mars и Snickers. Самые дешевые в мире сладости были удостоены роли редкой роскоши, дозволенной раз в год.
Отец заказывал кассеты и дискеты с программами и играми у радио-энтузиастов в Челябинске. Домашний телефон удалось провести лишь в конце девяностых. Интернет я увидел в 1999 будучи студентом университета — в городе со светофорами, библиотеками и музеями.
Бабушка жила в доме неподалеку, но ни водопровода, ни отопления в её доме не было: «на земле» называется такой расклад. Родители заказывали две-три машины дров: топливо для печи. Обычно это был «горбыль», что есть отходы деревообработки. Его надо было разбирать, пилить порой. Чурки мы, взрослые и дети, кололи на морозе, складывали в поленницу. Каждый год.
Все лето наша семья занималась собирательством и консервированием. Солили, крошили, варили, закатывали в банки. Банки мыли в чугунной ванне, стоявшей у колодца. Бесконечная череда банок и крышек. Банки спускали в холодный подвал. Банками заполняли ряды полок в кладовке. Ими жили. Всю зиму.
Хозяйство у нас, городских, было не большое: у соседей три коровы, у нас — коза и куры. В какой-то год развели кроликов, гусей, кабана «Борьку» выкормили. Всех их очень грустно было убивать. Отец до сих пор не ест ничего козьего: ни молока, ни сыра, ни мяса. Деревни жили беднее.
Примечание: Тридцать лет спустя, ни воды, ни тепла в бабушкином доме, где живут сейчас тётя с кузеном, конечно, нет. И горбыль они по-прежнему заказывают. Моются в бане. Туалет на улице. Зимних фото у меня нет, я там был больше пятнадцати лет назад, но зимой неприятнее всего.
Автомобиль — это роскошь, был у единиц среди друзей семьи. У нас в семье был старый дедовский мотоцикл. Я может раз видел, чтоб он завёлся, и ни разу, чтоб поехал. Но пах он приятно: старой смазкой и бензином. Основное наше средство перемещения — Юпитер 5 с коляской («люлькой»).
На мотоцикле том мы с отцом ездили не в автотуристические поездки по красивым местам необъятного сибирского края, а за сеном для козы, за брусникой и грибами для банок, за рассадой и удобрениями для огорода. Мотоцикл ломался, чинить в автомастерской (откуда б ей взяться в 80-х?) не представлялось возможным: все выходные отец крутил гайки, искал детали. В будни — работа. На выходных — работа.
Может сложиться впечатление, что семья наша какая-то особенно неудачливая. Нам ещё как повезло! У деда была ферма, где он разводил коров и лошадей. Прислал как-то с оказией замороженную телячью ногу целиком. В тот год, хоть её бичи и пытались выкрасть с веранды, у нас было мясо. Положили его в железный ящик, чтоб защитить. Как в Fallout.
Родители, как и мы, дети, не заслужили такого. Просто, такой был расклад. Мама, режиссёр театра по образованию, преподавала в прогрессивной школе «с эстетическим уклоном» предмет под названием театр. Папа работал инженером на ГЭС и предприятии Северные электрические сети, стаж почти 40 лет. Достойные уважения профессии и карьеры.
Когда у бабушки случился инсульт, мы с братом уже уехали в город, учиться. Родители, мама в основном, присматривала за бабушкиным разваливающимся организмом следующие десять лет. Отец успел поработать активно, поездить инженером-контрактником по стране, заработать чуть до пенсии.
Я не пытаюсь показать, как было сложно и уныло. У меня было счастливое детство в полной семье с огромным вниманием к нам, детям. Я даже не говорю о том, что должно было быть иначе. Было, как было, так сложилось и поменять ничего уже нельзя. Я говорю о другом.
Этот пост — лишь очередное напоминание о том, как бывает с «другими людьми» и о том, с каких позиций люди начинают гонку. Меня читают жители городов, где светофоры есть. Эмигранты читают, которые стараются не отставать от коллег и друзей в новых странах.
Я говорю здесь о сочувствии к другим и себе прежде всего. У большинства жителей, условно, первого мира описанные мной дикости прошли лет 50-80 назад. Дикости были пережиты, переварены и впитаны в ткань времени культурой и обществом.
И если финиш — это возможность заниматься собой вместо банального выживания, то нужно понимать, насколько разнятся стартовые позиции в нашем современном глобальном мире. Кто-то вырос там, где собак крадут на шапки, а кто-то в это время Гауди рассматривал или Венскую оперу слушал.
Может быть не стоит ожидать от других и требовать от себя прыгнуть выше голов нескольких поколений в постройке комфортных условий жизни? Если вы иммигрант, конечно, очень сложно сразу интегрироваться на 100% и жить не хуже местных. Те действительно могут, как сыр в масле кататься, они или их деды своё отстрадали.
В любой стране лучше устроился тот, кто раньше приехал. Если вы выбираетесь из вязкого болота вроде гнилой России, то будьте к себе снисходительны: если вы в безопасности, с работой, свободой, возможностью жить без дичи и ужасов, без бедноты и скудности — это уже очень, очень круто и хорошо.
Такие трансформации занимали раньше века и декады: по всему миру в течение поколений люди пытались вытащить себя за волосы из нищеты. Дед решился и переехал, отец работал, сын встал на ноги, у внука теперь будет хороший старт.
Если вы переехали или родились вне нищеты — супер! Как на контрольной, вы справились со сложным заданием, осталось решить мелкие бытовые проблемосики, и ещё время останется пожить, подышать полной грудью! Снисходительнее относиться может к себе?
Как сказал главный герой фильма «Другие люди»: «Для других людей вы — «другие люди»»
Здесь в Варшаве все бегут, бегут, бегут — столица, что с неё взять? В Польше всякий уберист недоумевает, когда мы на заднем сиденье начинаем с женой и ребёнком беседовать на смеси русского, английского, польского и испанского. Кто такие, откуда? Непоня-ятно.
У моей семьи нет проблем с выдуманной российской пропагандой русофобией в Европе, потому что сложно сказать, кто мы такие. И со стороны не очень понятно, и изнутри не всё так однозначно.
Например я. Родился в СССР, школу начинал при Горбачёве, а заканчивал при Ельцине, в университет поступал и начинал карьеру уже в Путинской России. Бизнес строил уже в Новой Зеландии после неторопливой и добровольной эмиграции в начале 2000. В Новой Зеландии создал семью, купил дом, посадил дерево, сын родился — почти два десятка лет провёл там, чуть меньше, чем в России.
Ещё лет десять, а то и пятнадцать назад, там, в Окленде, я перестал быть русским и стал новозеландцем с русским происхождением. Самоопределение — не самое простое дело, довольно мучительное и неопределённое. Отвечать на внутренний вопрос «кто я такой?» и внешний вопрос «where are you from?» с годами становится одновременно легче и труднее. Объясню почему так.
После этого мы с семьёй переехали в Чили, оттуда в Шотландию, потом обратно в Новую Зеландию, и вот теперь в Польшу. Я говорю и думаю по-русски и по-английски, плохо понимаю по-испански; после года изучения нормально разбираю разговорный польский и могу общаться на бытовом уровне. Жду пока бюрократы оформят документы, подтверждающих моё желание постоянно проживать на территории Польши и Европейского Союза, готовлюсь к польской версии «IELTS», чтобы подтвердить твёрдость своих намерений.
В чём-то похожая история у моей жены — схожее по запутанности хитросплетение. С ребёнком ещё более сложно — он молодой новозеландец, который жил в Латинской Америке и Шотландии, уже неплохо натаскался болтать по-польски, дома мы говорим по-русски. Его друзья здесь — украинцы и бразильско-польский мальчик Педро, в Новой Зеландии осталась подружки: одна родом из Ирландии, другая из Гонконга; друг-сосед был из Аргентины, и сейчас они с семьёй в Амстердаме, может встретимся скоро; ещё одна подруга — родилась в Мозамбике, выросла в Окленде, семья живёт в Канаде и на юге Франции. С близкими друзьями дети общаются много, и много от них берут. Кто мой сын? Откуда он?
А я кто?
Пожилая американка в лобби отеля демонстрировала сыну на расстроенном фортепиано штуки-трюки, какие ещё не забыла. Спросила потом, мол, вы откуда?
— Мы из Кракова.
Недоумение вижу на её лице. Хм, но почему этот ребёнок говорит на толковом английском с британско-австралийско-новозеландским акцентом?
— Вообще, мы из Новой Зеландии. — говорю.
Снова недоумение. А что за акцент странный у этого мужика?
— Мы сейчас живём в Кракове, он родился и вырос в Новой Зеландии, а мы туда давно приехали из России.
Так вроде понятно. Вроде.
«Я, рождённый в СССР поляк, приехал из Новой Зеландии, живу в Кракове». Так звучит самая короткая версия моего ответа. Ответ этот не очень хорош, ибо, как ни крути, он, провоцирует больше вопросов, и фрактал разрастается так, что мимоходом не удастся случайному встречному-поперечному объяснить.
В современном мире, где мобильность населения, если сравнивать с прошлыми поколениями, высокая: люди переезжают, встречаются, влюбляются, женятся, семьи растут и расползаются по миру. Проведя бóльшую часть сознательной жизни за границей страны, в которой мне выпало родиться, по опыту своему и подобных мне эмигрантов заявляю: вопрос «вы откуда?» («where are you from?») — морально устарел.
Вот и TED-ролик сей тезис подтверждает. Стоит спрашивать — и это не очень переводится на русский язык — «where are you local?», «где вы местный?» или «где ваш дом?». Быть местным («local») — это баланс. Нельзя, будучи туристом в солнечном Риме объявить Рим своим домом. Но и не факт, что вы чувствуете себя частью крепкой исконно-(нужное вставить) семьи с генеалогическим деревом до самого Адама. Вы может уехали, а может вы больше ничего общего не хотите иметь с этим деревом. Всякое бывает.
Точного определения «местности» у меня нет. Каждый выбирает для себя. Никто кроме вас не самих не может и не имеет права навешивать ярлыки. На каком бы языке вы ни говорили, каким бы образом ни выглядели, как бы ни поступали. Место, которое вы называете домом — вы вольны осознанно обозначить сами, без оглядки на мнения других.
Взрослому человеку, как мне видится, должно быть наплевать, что думают другие о его внешнем виде или его акценте, его талантах и мыслях. Так же должно быть всё равно, что другие посчитают достойным или наоборот — позорным происхождением. Расширяйте свои круг общения и ареал обитания, ищите место, где вам не придёт в голову себя контролировать, под кого-то подстраиваться. Поиск аутентичного себя — это полдела. Найдя подходящее внутреннее самоописание, которое обычно не выгравировано в граните, а плавает и изменяется с возрастом и опытом, очень важно его аккуратно нести и не расплескать. Британские учёные утверждают, что обычные люди стакан с водой до краёв не могут дольше семи шагов нести, обязательно потом прольют. Быть собой — дело деликатное.
Где у меня «library card», где мой ребёнок ходит в школу, где я без карты знаю кафешки, магазины, секретные бары и кружки ценителей этнической музыки — там мой дом. Там я местный. Оттуда я и есть.
* В польском есть очень хорошее слово «tożsamość» (произносится «тожсамошчь»): самоидентификация, личность, identity, identidad. Очень его люблю.
