Здесь в Окленде идут дожди с грозами. Помню, как год назад я молча курил возле бассейна в престижном районе города и думал: «Что я здесь делаю?» У Нила Армстронга на Луне была миссия, а что делаю я на этой англоговорящей планете, где всё непривычно и чуждо. Тогда очень остро ощущалась обособленность. Вот я. Я стою, в коробочке мысли, а вокруг непонятная страна с непривычными правилами и дождь.
И она безумно далеко и было дурно от сознания, что становится всё дальше. Приблизительно в то время мы начали называть друг друга по имени.
Друзья ещё писали каждый день письма и смс, а новые показывали, как и положено свежим знакомым, только свои хорошие стороны. А каждая прогулка по городу откладывалась впечатлениями, которых хватало на небольшие очерки. Тогда, помню, сказал другу: «Через год всё будет иначе». Так и вышло. Новые знакомые стали старыми и, как положено старым, не звонят, разбрелись по своим коробочкам. И я не звоню.
Вместо этого я готовлю борщ или фаршированные перцы, играю на гитаре Hit Me Baby One More Time, ем котлеты, курю траву, пью Jagermeister или молодое smooth wine, читаю Фаулза в туалете, смотрю Six Feet Under, перевожу польские надписи на тарелках продавца антиквариата из соседней квартиры, меряюсь длиной мизинцев со знакомым корейцем, играю в Truth, Drink or Dare с китаянками, одна из которых, мне кажется, влюблена в меня; хожу непричёсанный на работу и показываю новоприбывшим секретные городские достопримечательности.
Как бы там ни было, движение, оно только вперёд и ни о чём не жалея. Год спустя я живу в квартире, где холодильник делает лёд для коктейлей, а на метровой высоты кровати можно спать поперёк, и друг, сам того не зная, случайно отвечает на обронённую дождливым декабрём прошлого года фразу: «Я тут подумал, у нас такая интересная жизнь!».
Новогодние ёлки пахнут тут луговой травой, но не хвоей. А через год снова всё будет иначе.
