Капал мелкий дождь. Едкий и злой. Будто кто-то наверху помыл руки и резко стряхивает их на землю. А может собака отряхивается. Капельки быстрые, мелкие: противные шарики. Из-за утёса медленно поднимался редкий дым. Дома снова затопили печь. Я представил, как сестрёнка, укутанная поверх тулупа в жиденькую, протёртую бабушкину шаль, вертится вокруг отца, пока тот набирает охапку дров. Он молчит и смотрит на поленницу. Она молчит и смотрит на него. Глаза большие-большие. Носик маленький-маленький. Отец такой высокий и сильный… Мама убирает в доме со стола, изредка бросая взгляды в окно на улицу. Лает из будки Жук.
Я шёл, съёжившись, наступая в мелкие лужи. Вода в них отчего-то чистая и прозрачная. То ли оттого, что по нима никто не ходит, то ли это дождь такой — специальный и особенный: каждая капелька, падая на стеклянную поверхность воды, становится плоской, как пластинка слюды, и ложится сверху, не нарушая порядка и ясности.
Я шёл на станцию. В старом здании вокзала, где когда-то разлили ртуть, теперь грязь и нагажено собаками, новое же не достроено. Придётся, как и вчера, ночевать в вагончике. Поставили вагончик, для ожидающих. Гостиница. Два квадратных метра удобств для отдыха.
Где-то справа закричал ворон, закаркал. Я по привычке посчитал, раз, два, три, четыре… всё нормально: это три к несчастью. К чему четыре, я не знал. Знал лишь, что три — не к добру. Откуда у меня это знание, глупое и не нужное? А… Из книги народных поверий, что я в детстве читал. Красная, с мелким, необычным шрифтом, справа сверху, за полным собранием такого скучного Гюго. Всё-то в приметах утроено, всё-то в приметах на воронах и кошках. С тех пор и считаю. Слушаю, не скрипнула ли по-особенному дверь, не завыла ли собака в мою сторону, смотрю. Меж шпал лежал убитый воробей с разорваным горлом.
Грубое лицо, неожиданно появилось передо мной, когда я поднял взгляд, с красноватым отливом, как и строительная каска с разбитым фонарём на голове лица. Женщина-железнодорожник. Чтобы уклонится от столкновения, я совершил неуклюжий манёвр, но запнулся о какую-то скобу и, чуть не упал. Краем глаза заметил на её лице сощурились глаза, и подтянулись кверху уголки рта. Извините, пробормотал я.
Почему я так долго иду? Этот дождь. Эта женщина. Эта ворона. Воробей. Жук. Слюда. О чём я думаю? Ну вот! Теперь я размышляю над тем, что я думаю. Может настроить таких рекурсивных конструкций, зарыться в них и не показывать носу наружу? Да, наверное, именно такие и сидят в комнатах с мягкими стенами.
Схватившись за поручень, я подтянулся и влез в тамбур «моего» вагона.
Теперь скорее. Скорее. Извините. Повернуться боком, слегка пригнуться, пройти под чьими-то ногами. Подождать, пока пронесут кипяток. Первый стакан, второй стакан. Четыре ноги, два стакана. Непорядок… Чёрт с ними. Где? Где оно? Ах… Вот.
Два квадратных метра для отдыха. Выдох.
Завтра всё будет иначе. Вдох.